ЖАННА
/ Триптих /
I
Рождаются мальчики — будет война
С похмелья, с плеча боевым арбалетом
В крестьянские двери зимою и летом
Стучаться и требовать баб и вина —
Три четверти века жиреет она.
А силы уходят, как дети из жизни,
Собаки дичают в сожженных полях,
Мужчины присягу дают второпях.
Плохая примета в любимой Отчизне:
Идешь по дороге — навстречу монах.
Рождается девочка — маленький крик,
Большая забота, живое созданье.
Всё небо в приданое крохотной Жанне,
Дубрава, дорога и чистый родник.
Солдат на колени упал и приник.
В преданиях детства высокие травы,
Горячие сосны и лакомый мед.
От родины всякий на бедность берет,
И Франции нужен не подвиг кровавый -
Любовь этой девочки — брови вразлет.
Семнадцать исполнится — замуж пора.
Отряды наемников грабят деревни,
Висят женихи на столбах и деревьях.
Сегодня невеста, но завтра — сестра.
"Мужайся", — и замертво пали ветра.
II
Шелковое знамя, новенькие латы,
Впереди победы, за спиной войска.
На полях сражений мертвые солдаты,
Смелая улыбка, старая тоска.
И поныне длится бой под Орлеаном,
Стискивают пальцы рукоять меча.
С каждым новобранцем умирает Жанна,
С каждой новобрачной плачет по ночам.
Топает пехота копьями наружу.
Жмурится, потеет, кашляет, сопит.
Топает пехота в летний зной и стужу.
Намокает — сохнет, устает — не спит.
Но держать умеют головы герои,
На привалах уток убивают влёт…
Из десятка юных после драки — трое,
Из десятка старых — трех недостает.
Кто-то за деревню, кто-то за свободу —
Всех благословила девичья рука.
Что там косолапый парень из народа,
Сам Господь, сражался во главе полка!
Тянется дорога, словно след кровавый,
На закате солнце, на исходе май.
Слева англичане и бургундцы справа,
Позади свобода, впереди — дубрава…
Связанные руки. Разоренный край.
III
Жанна д'Арк, выходить! — Эхо каркнуло вдоль
коридора
И свалилось в углу на охапку гнилого тряпья.
Если дева Мария с Христом о спасении спорят,
Где Ла Гиру найти пару сотен опасных ребят?
Ах, какая весна! Под Руаном сады в нетерпенье,
В подземельях тюрьмы умирают больные враги…
Ангел долго летел и кружил между светом и тенью,
Тяжело отдыхал, пил взахлеб из холодной реки.
И в толпе городской, пряча крылья под грязной рубахой.
Все играл горбуна, все смеялся похабным словам.
Оловянное небо вознесения ждало со страхом,
И бродяга-монах помолился с грехом пополам.
Всё готово для казни. Трубач задержался на вдохе,
И наемный палач торопливо поджег тишину…
Здравствуй, Жанна. Живые погибнут, скончаются,
сдохнут,
И упрямые души искупят чужую вину.
Здравствуй, Жанна. Не смог. Пять веков пролегло
между нами.
Потерпи пять минут — горожанам неловко смотреть.
Кто-то смелый в толпе попрощался одними губами;
Как сестра перед сном, подошла и утешила Смерть.
Ночью пьяный патруль, выбирая потверже дорогу.
Помянул богоматерь и нечистого крепким словцом, —
Детский голос на площади звонко Францию звал на
подмогу.
А поймали зачем-то горбуна с полоумным лицом.
