Там, где ели до неба, до гроба любовь,

Там, где звезды похожи на взгляды зверей,

Мы на листья прольем нашу свежую кровь

И уйдем сквозь пожары чужих октябрей.

Будет желтое пламя глазницы лизать,

Будут ветви трещать под напором небес.

Будет скользко катиться по коже слеза,

И соблазны безумцам нашептывать бес.

Нас обступит бензиновый сумрак дорог,

Нас дороги в бетонную тьму уведут, —

Там у запертой двери бродяга продрог,

И недобрые песни в подвалах поют.

Осторожные тени крадутся вдоль стен,

И кривые деревья дрожат на ветру…

Словно вязкая лимфа из порванных вен,

Выползает строфа на бумагу к утру.

Добрый лес? Это сказки больных горожан,

Анемичная память уставших детей.

Трупы елей под снегом вповалку лежат,

А деревьям живым не удрать, не взлететь.

Долго небо держали, растили стволы,

Корневую систему крепили с трудом,

Но блеснули веселые зубы пилы,

И голодные люди построили дом.

И вонзили — звенящее — в землю сверло,

И устроили гвалт, и затеяли пир.

Горло леса сжимали, пока не свело

Спазмой горло, и вздрогнул нехоженый мир.

Кровь хлестала, как водка из бочек царя,

И железные губы припали к струе,

И гремел вертолет, над тайгою царя,

И звереныш не вырос, а лишь постарел.

Сколько выпито… Боже, хватило б и нам

На штаны и рубаху, на стол и на кров.

Помню — сладко текла по казачьим усам,

Только в рот не попала пахучая кровь.

Кровь Земли, что в цилиндрах моторов горит,

А моторы убийц разжиревших везут.

Выживают по правилам этой игры

Те, кто вовремя кровь городам отдают.

Кровь Земли, кровь людей, кровь зверей и дерев…

Отливает кровавым напиток владык.

Вот и воздух уже меж домов поредел,

И застенчивый шепот сорвался на крик.

Навалилась на сердце бетонная тьма,

И двуногие братья вцепились в траву,

Но и тем не хватило любви и ума,

Кто цианистый привкус почуял во рту.

 

Семя в землю заронишь — и вырастет злак.

Слово выкрикнешь в небо — зажжется звезда.

Ни одно из деревьев не сделало зла,

Так зачем же я память о них воссоздал?

Рухнет кедр на землю, и царственный ствол 

Обратится в бумагу для записи слов.

Я топор отшвырну.

Я присяду за стол

И пойму, что отныне к позору готов.

​

Покинули куклы футляры

​

Покинули куклы футляры

И мимо домов побрели.

И даже перпендикуляры

Изящный наклон обрели.

Внутри деревянных строений

Мы правду сумеем сказать…

Лишь тени от стихотворений

Наш мозг продолжают лизать.

Ответственный за переделку,

Доверчивый, как бегемот,

Я вилкой пробрался в тарелку,

Но спрятал улыбчивый рот.

Глаза для просушки повесил

И уши засунул в карман

Хоть знал, что больное Полесье

Укуталось в рваный туман.

Мне август надежд не оставил,

Мне век передышки не дал.

Я лучших друзей не исправил,

А больших любовей не знал.

И было так трудно смеяться

Над этой печалью моей,

Что я испугался раз двадцать

Пока не подумал: "Убей".

Убей эту жирную сволочь

И реку, и веру, и степь.

Убей эту жаркую полночь

И трупы швырни на постель.

Захлопни и двери, и окна…

Эй, кто здесь для счастья рожден?!

Вот вечер. И дерево мокнет

Под теплым последним дождем.